На чистом листе бумаги возникают слова. Слова, продиктованные сердцем. К чему обращена их волшебная, чарующая сила? Во имя чего поэт взялся за перо? Для того, лишь, чтобы потешить читателя, скоротать его ничем не занятое время, или, может быть, чтобы удивить кого-то виртуозностью своего словесного мастерства, изяществом слога?

Извечные, давно известные вопросы.

Но на определенных этапах жизненного пространства, на крутых перевалах истории появляются имена мастеров, чье предназначение — нести жгучую правду о сегодняшнем времени, даровать прозренье и власть имущим, и тем, над кем эта власть распространена.

Знакомство с творчеством чувашского поэта Николая Ижендея для меня оказалось не отстраненным, только читательским.

Ко всем его трем значимым произведениям, о которых пойдет речь, мне довелось иметь самое непосредственное, соавторское отношение: три поэмы, помещенные в этом сборнике, я перевела на русский язык, стараясь быть, по выражению Жуковского, не рабом, а соперником автора, в то же время бережно сохраняя россыпи истинных поэтических находок, глубины философских откровений о судьбе человека и народа.

Совершенно не случайно три поэмы объединены общим названием «Гром в тиши» и оказались под одной книжной обложкой. В судьбе поэта вряд ли бывают подобные случайности. Что же роднит все три такие, на первый взгляд, неодинаковые и по содержанию, и по поэтической интонации произведения?

Зримо и убедительно во все три поэмы вторгается образ непосредственного героя, усиливающего поэтический философский подтекст этих произведений — образ Космоса.

Чуткий внимательный читатель заметит с первых страниц поэм яркую индивидуальность мастера, который, помещая своих героев во Вселенский непостижимо сложный мир, просматривает их судьбы через призму космического восприятия.

В первой главе поэмы «Голос нерожденного ребенка» с первых строк появляется образ Космоса — луна и солнце приветствуют только что зародившуюся жизнь — частичку космического пространства. Это живое трепетное начало обречено погибнуть, не родившись, хотя надежды на жизнь маленького существа связаны с благоразумием, справедливостью вселенского мира:

Вселенная принять меня должна.
Наступит срок рождения...
Не так ли?

Горьким диссонансом с этими надеждами выступает земная жизненная реальность. Мальчик начинает осознавать, что Вселенная не только мамин уютный подол, но и те обстоятельства, которые в конце концов решат его судьбу.

В поэме вновь зародившаяся жизнь — это мыслящее философское начало, образ которого позволяет поэту с первозданной ясностью подойти ко многим проблемам современности.

Академик РАО Г.Н. Волков в работе «Чувашская этнопедагогика» (Ч. 2004, С. 112 — 113), известной не только у нас в России, но и в близком и дальнем зарубежье, так оценивает главную проблему, поднятую в поэме: «Один из выдающихся современных чувашских поэтов Николай Ижендей в своей гениальной поэме «Голос нерожденного ребенка» последовательно проводит одну и ту же мысль: «Лишение ребенка родного языка равносильно зверскому убийству его души». Ребенок без материнского языка — лишь наполовину, лишь телесно, твой, духовно он твоим уже едва ли станет».

Познание главных жизненных постулатов, признание приоритета материального меркантильного мира проводит к непоправимой трагедии.

Поэт вопиет, он буквально бьет в набат, призывая задуматься над судьбой отдельного человека — жителя неизмеримо огромной Вселенной и его маленькой родины.

Космическая связь присутствует и в поэме «Юп-звезда». Здесь с еще большей устремленностью Н. Ижендей проводит параллель между жизнью человека и жизнью непостижимого космического мира. Без маленького атома невозможно представить Вселенную, без одной-единственной неповторимой жизни померкнет, беднее станет целый мир — таково убеждение поэта.

Его герой, прошедший «чеченский ад» и, из мира живых переправившись на Серебряное облако в космический предел, повествует о бренности многих земных ценностей, во имя которых на земле происходят братоубийственные войны.

Поэтическая мысль проникает сразу и в госпитальную палату, и в космическую высь, и во времена древней цивилизации, и в маленькую деревушку, где уже никогда не дождутся сына.

Фантазии поэта дозволено провести параллель между реальной земной жизнью и тем космическим простором, куда яркой звездочкой переселилась безгрешная душа погибшего солдата. Это образное сравнение далеко не в пользу тех, кто остался жить и творить злодейство в земной юдоли.

Воров в законе здесь в помине нет,
И горлопанов рьяных, и бурмистров.
По лестнице служебной в божий свет
Не проберется карьерист речистый.
Ни царь, ни президент не властны тут.
Поэтов здесь не предает Иуда,
И на кресте Пилаты не распнут
Спасителя, дарующего Чудо.

Поэт устами погибшего солдата просит, умоляет живущих землян беречь, и любить, и совершенствовать мир земного бытия.

А в иных мирах искать приюта,
Не спешите, заклинаю вас!

Все три поэмы роднит еще одна тема — тема любви. В «Голосе...» нерожденное дитя утверждает:

А мне один закон на свете ведом,
Закон любви...
Имеет право он
Вести народы за собою следом.

В «Юп-звезде» космическая Вселенная устроена по законам любви, равновесия, миролюбия.

Космос — исполин...
Единым жестом
Может все смести с лица земли,
Но благоразумием известный,
Он живет законами любви.

По законам Любви, Красоты и соучастия зарождается и развивается искусство, отражающее жизнь народа, его чаяния, полет его души.

И этой же теме посвящена третья поэма сборника — «Благословение ласточки». В основу ее положена судьба выдающегося чувашского композитора Федора Павлова. О таком художественном приеме, как параллелизм в чувашской поэзии, известно многое.

Н. Ижендей в своей поэме «Благословение ласточки» умело и тонко воспользовался этим приемом. На первой же странице поэмы возникает образ «маленького, бедного созданья» — в овраге зародился ничем не примечательный цветок.

Но чудо! Его заметила ласточка-певунья. Именно она подбадривает, вселяет уверенность, дает безымянному созданию имя, дарит ему маленькое пространство любви и благословляет его дорогу.

Не скорби,
Карабкайся по склону,
Выше к солнцу лепестки тяни,
Пусть судьба отметит благосклонно
Все тебе дарованные дни.

Образ овражного цветка и певуньи-ласточки, благословившей его в путь, проходит через всю поэму. И этот образ совершенно не случаен. Он слепок судьбы самого композитора и всего народа, преодолевшего трудную дорогу от безвестности к высотам истинного искусства, подлинной народной культуры.

И когда приходит время оценить достигнутое, высшим мерилом творческого совершенства опять выступает Вселенная, ее чуткая справедливая душа:

Границы парка и Москвы пределы
Преодолел чувашской песни звук,
Вселенная!
Ты ликом посветлела,
Наш звонкий голос ты узнала вдруг.
На девушку в наряде белоснежном,
Вселенная, ты обратила взор,
И посреди других узоров вешних
Узнала нашей вышивки узор.

И в этом удивительное свойство творчества поэта Николая Ижендея: никогда не отрываясь от родной земли, живя ее радостью и болью, поэт постоянно помнит о том беспредельном космическом пространстве, законами которого живет Земля и мы, земляне, ждущие от этого мира любви, понимания, благоразумия.

Людмила Симонова, переводчица